Ночью в спальне начиналась особая жизнь. Она выражалась, прежде всего, в особом ощущении, наступавшем после того, когда все дети заснут. Ты вроде бы и среди себе подобных, но, с другой стороны, безмерно одинок.

Это ощущение усиливалось загадочным, мистическим феноменом: молчаливо бегущими по стенам проекциями свилевых стекол. (Эта тоскливая ситуация повторится через восемь лет – в больнице, куда я попаду с воспалением легких…) Но эти ощущения не описать – их надо пережить…

И полным контрастом этой грусти являются безумства, устраиваемые детворой в состоянии ощущения полной свободы. Тогда в спальне начинается настоящий содом с бросаним подушек. И тут я хулиганил просто свирепо: мне удавалось две-три подушки забрасывать на высокие кафельные отопительные печи – в невысокое пространство между печью и потолком. И уже когда шум был слышен за несколько кварталов, прибегала воспитательница, как-то наводила порядок и длинной шваброй с трудом стаскивала с двух печей заброшенные туда подушки…

Из трех новогодних праздников с елкой и Дедом-Морозом (1945, 1946, 1947) запомнился, по-видимому, только последний. Больше всего запомнился, конечно, бумажный пакет с диковинными подарками – мандаринами и шоколадными конфетами. А еще от детского сада навсегда осталась память о бутерброде с красной икрой. Но в связи с каким праздником, точно сказать не могу. Через четверть века икра появится и в нашем доме, но ощутить ТОТ вкус я уже не смогу никогда…

Благодаря одному курьезному случаю, я запомнил один из дней лета 1945 года (мне было четыре года). Помню два просторных летних помещения типа теплиц с большими шестнадцатистекольчатыми (4 х 4) окнами на большом участке с чУдным разнотравьем – ромашки (нивяник), одуванчики, раковые шейки (горец змеиный)… Перед домами – длинные дощатые столы со скамейками; множество детей моего возраста. Вдали от домов мама стирает белье в оцинкованном корыте. Я гуляю в другой стороне участка. Вдруг я почувствовал, что мои штаны стали наполняться чем-то нехорошим. Я поковылял к маме и рассказал ей о своей беде. И она отвела меня почему-то не в помещение детсада, а к нам домой – в дачу №25, которая находилась всего через квартал отсюда. Через много лет я узнАю заброшенное, никому не принадлежащее место этого летнего детсада в Новой Деревне. Но впечатление от него будет уже совсем другим…

Отдельным эпизодом запомнилась большая женская баня в Москве, куда меня, четырехлетнего, мама взяла с собой. Удивляли не женщины, а заполненное паром серое бетонное помещение – серые скамьи, серые перегородки, серые шайки…