У истории своя логика, не всегда согласная с ожиданиями людей. Каждый ее поворот лишает человека веры в свои силы, каждый рывок открывает затаившиеся в душе страсти. 11 сентября сего года мы жили так, как привыкли жить: кто-то помнил, что в этот день обезглавили Иоанна Крестителя, кто-то ничего не знал об этом. Вести о бомбардировке американских столиц свалились как снег на голову и перепутали все. Глядя на страшные кадры хроники, многие жалели погибших под завалами, другие вспоминали Белград 1999-го, третьи бранили "обнаглевших" мусульман. В голову лезли самые невероятные предположения, а из уст вырывались не самые обдуманные слова.
Трезвый взгляд на вещи нужен всякому человеку, он необходим христианину для правильной духовной жизни, тем более в минуты искушений, когда на грех толкают и обстоятельства и настроение. Американская катастрофа еще раз показала, насколько трудно стяжается трезвомыслие и как опасно потерять его в треволнениях мира.
На протяжении десятилетий коммунистическая пропаганда воспитывала в гражданах Советского Союза враждебное отношение к загнивающему американскому капитализму. Однако не все безоглядно верили передовицам <Правды>. Для многих американский образ жизни стал символом свободы от безрадостной "совковой" реальности, другие связывали со Штатами надежду на политическое освобождение. Но вот коммунистический колосс рухнул, и взгляд на "самую свободную страну" изменился. Стало очевидно, что в завершившейся холодной войне мы проиграли, а они победили. Американская культура оказалась не такой хорошей, и даже потребляя ее плоды, модно отзываться о ней с пренебрежением. Наконец, всем действительно надоели карательные акции Пентагона, замаскированные под защиту чьих-то прав и свобод.
Отношение современного россиянина к заокеанской сверхдержаве сплошь формируется из вещей несовместимых. Здесь и почтительное отношение к американскому качеству, и насмешки над "тупостью" среднего американца, и национальная обида, и почти романтические воспоминания о прослушивании западных радио при Совдепии. Как же теперь сочетать нам сострадание к убитым и ощущение справедливого возмездия мировому жандарму?
Можно удовольствоваться поражением старого врага, приводя на ум образы советско-американского противостояния, ведь поражен Пентагон, где планировалось убийство наших православных братьев сербов. Поражен Всемирный торговый центр - этот храм золотого тельца, твердыня общества потребления! В свете гегемонистской политики Вашингтона, такое мнение имеет свои основания, однако некоторые интонации обличают духовное нездоровье борцов с американским господством. Злорадство никогда не входило в число православных добродетелей, но разве нет его в нашем чувстве "праведного возмездия". Православным не надо напоминать об уважении к памяти усопших, тем более, что среди них могли быть единоверные нам эмигранты, а обо всех погибших молился наш Патриарх. Кроме злорадства в таком отношении кроется неблагодарность к стране, где нашли приют гонимые большевизмом наши соотечественники: Разве не в Сан-Франциско прославился Святитель Иоанн (Максимович) и не в Вермонте творил Солженицын? Ради псевдонациональной гордыни можем ли мы отвернуться от потерявших веру западных народов и оставить на откуп оккультным гуру тысячи душ, ищущих Господа?
Можно скорбеть вместе с Джорджем Бушем и Стиви Уандером и даже отнести букет к американскому консульству, но едва ли такое сострадание является чистым христианским чувством. Любое благородное настроение чахнет рядом с актами психоза по поводу несчастной судьбы принцессы Дианы и рыданиями по киногибели <Титаника>, а именно психоз прорывается в голосах несчастных сострадателей Америки.
События 11 сентября особенно остро поставили вопрос об иерархии наших ценностей. Признаемся честно, боснийская резня и бомбардировки Югославии вызвали в нас мало эмоций. Самое большее, чем мы поддержали сербов, это показным битьем в грудь и обвинениями в адрес все тех же янки. В то же время, мы привыкли смотреть на мир глазами голливудских персонажей, мы ежедневно приобщаемся к американской культуре через электронные СМИ. Нам дела нет до гибели тысяч православных, зато дерзкое посягательство на манхэттенский пейзаж кажется просто кощунственным. Стоит призадуматься о том, что для нас важнее: литургическое общение с Сербской Церковью или телевизионное единство с <фабрикой грез>?
Ради американской скорби мир забыл про македонскую смуту и не заметил новую вспышку насилия на Африканском Роге, где погибли десятки тысяч! Мы, как и прежде, остаемся пешками в пропагандистской игре государств, в которой жизнь американца почему-то ценится дороже, чем жизнь македонца или эфиопа. Мы останемся таковыми до тех пор, пока не станем взвешенно относиться к любой информации.
Возможно, мы никогда не узнаем истинной подоплеки трагедии, но уже сегодня ясно, что она ничему не научила политиков. Западные армии отправились в новую кровавую прогулку, и неизвестно, чем закончится их "борьба с терроризмом". Мы снова беззаботно наблюдаем чужие страдания на телеэкране, выдаем безответственные реплики, и если будем продолжать в том же духе, то никогда не научимся ни христианскому состраданию, ни трезвомыслию. Неужели и урок американской катастрофы прошел для нас даром?
Марк ШИШКИН
Всемирный торговый центр похоронил под своими обломками православный храм
Во время американского "черного вторника" была разрушена одна из старейших православных церквей Нью-Йорка.
Храм святителя Николая был построен греческими иммигрантами в 1916 году. На фоне нью-йоркских небоскребов он выделялся своими маленькими размерами. Утром 11 сентября настоятель храма отец Иоанн Ромас хотел прийти в свой храм, но был остановлен полицией. На следующий день ему разрешили посмотреть на церковь - вернее, на то, что от нее осталось. "Это могло бы сокрушить сердце каждого, - сказал священник. - Одно дело - видеть это по телевизору и совсем другое - смотреть своими глазами". На храм святителя Николая, принадлежавший Американской архиепископии Константинопольского Патриархата, обрушился один из небоскребов Всемирного торгового центра, у подножия которого он стоял. Во время первого взрыва прихожанин Василиос Торазанос, пятидесяти лет, работал в храме, но выбежал наружу сразу после столкновения самолета с южной башней. Он бросил свою машину и бежал без остановки почти три километра до Бруклина.
Прихожане намереваются восстановить разрушенный храм. Предпринимаются попытки найти временное помещение для совершения служб и получить у властей разрешение на поиски частиц святых мощей: святителя Николая, святой великомученицы Екатерины, святого Саввы, - которые хранились в церкви. Под завалами пропали иконы полученные в дар от святого царя страстотерпца Николая II.
Чтобы мы не утомились, творя добро (что в противном случае произошло бы непременно), нам надлежит помнить, как апостол повторяет: любовь долготерпит, любовь не превозносится (1 Кор. 13:4). Господь велит делать добро всем людям без исключения, пусть даже большинство их недостойны, если их оценивать по собственным заслугам. Но Писание внушает нам, чтобы мы смотрели не на то, чего заслуживают люди, а на образ Божий в них, который надо почитать и любить. В особенности нам следует видеть его у своих по вере (Гал. 6:10), тем более, что образ Божий в них обновлен и возрожден Христовым духом. Значит, кто бы ни предстал пред нами, нуждаясь в помощи, у нас нет основания отказать ему. Если мы скажем, что он нам чужой, то ведь Господь отметил его печатью, которая роднит его с нами. Поэтому Он увещевает, чтобы мы не укрывались от своего единокровного (Ис. 58:7). Если мы ссылаемся на то, что этот человек презрен и ничего не стоит, то Господь возражает, что Он оказал ему честь, дав Свой образ к его украшению. Если мы скажем, что ничем не обязаны ему, то Господь нам ответит, что Он послал его вместо Себя, дабы мы отплатили Ему за благодеяния, которые Он нам оказал. Если мы скажем, что он не заслужил, чтобы мы сделали ради него хоть один шаг, то ведь образ Бога, который мы в нем созерцаем, настолько драгоценен, что нам следовало бы отдать за него все, что имеем. Даже если бы это был человек, который не только не заслужил с нашей стороны ничего, но и нанес нам множество обид и оскорблений, это не было бы достаточной причиной, чтобы не любить его, не заботиться о нем и не служить ему.
Ибо если мы скажем, что с нашей стороны этот человек не заслужил никакого добра, то Бог может спросить, какое зло причинил нам Он, от Которого мы получили все блага. Ведь когда Он велит нам прощать людям, согрешающим против нас (Лук. 17:3), Он берет эти прегрешения на Себя. Лишь таким путем можно достичь того, что не только затруднительно для человеческой природы, но и вовсе противоречит ей, а именно, любить ненавидящих нас, воздавать добром за зло, молиться за обижающих нас (Матф. 5:44). Мы, я говорю, достигнем этого, если будем твердо знать, что людская злоба не должна нас останавливать, что в людях надо видеть образ Бога, Который своим совершенством и достоинством может и должен подвигнуть нас на любовь ко всем людям и затмить все их недостатки, которые могли бы отвратить нас от любви.
Следовательно, тогда умертвим мы плоть, когда совершим милосердный поступок. Это достигается не только выполнением своих обязанностей по отношению к ближнему, но истинно братской любовью. Ибо вполне возможно, что внешне кто-нибудь полностью выполнит свой долг в отношении ближнего, но тем не менее он выполнит его не надлежащим образом. Есть много людей, желающих казаться щедрыми и, однако, либо гордым видом, либо надменной речью они попрекают тех, кого одаривают. Так мы дошли до нынешней беды, состоящей в том, что большинство людей, подавая милостыню, унижают. Такой извращенности не должны бы допускать даже язычники. Ведь Господь требует от христиан гораздо большего, чем радостное и веселое лицо, Он требует, чтобы их благодеяния были гуманными и необременительными.
Прежде всего нужно, чтобы они поставили себя на место того, кто нуждается в помощи, чтобы они сжалились над ним, как если бы сами разделили его участь, и чтобы они, помогая, испытывали к нему такое же сострадание, как к самим себе. Кто будет помогать своим братьям именно с таким чувством, не только не осквернит доброе дело заносчивостью или упреками, но и не станет презирать за нищету того, кому благотворит, и не пожелает поработить его как своего должника; так, мы не глумимся над больным членом, для исцеления которого прилагает усилия все тело; и не думаем, что он особенно обязан другим членам, потому что они больше потрудились для него, нежели он для них. Ибо члены тела связаны друг с другом не случайным образом, но это, скорее всего, исполнение долга перед законами природы; и от этого нельзя отказаться, не вызвав ужасных последствий. Отсюда вывод: нельзя считать себя, как это обычно делают, свободными от обязательств и расквитавшимися по счету, если долг в каком-то одном отношении не выполнен. Ведь когда богатый дает что-то от себя, он часто пренебрегает остальными обязательствами, освобождая себя от них, как если бы они не имели к нему отношения. Напротив, пусть каждый помнит, что он должник своих ближних в отношении всего, чем владеет и что в его власти; он не должен ограничивать свою обязанность благотворить, если только у него есть на это возможность; по мере того, как эта возможность возрастает, она должна претворяться в милосердие.
Жан Кальвин
(Из книги
<О христианской жизни>)
http://www.cityofgod.org/library/texts/1598calv.htm
О ЖЕСТОКОСТИ И МИЛОСЕРДИИ И О ТОМ, ЧТО ЛУЧШЕ: ВНУШАТЬ ЛЮБОВЬ ИЛИ СТРАХ
Переходя к другим из упомянутых выше свойств, скажу, что каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Риманье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, если вдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица. Новый государь еще меньше, чем всякий другой, может избежать упрека в жестокости, ибо новой власти угрожает множество опасностей. Виргилий говорит устами Дидоны:
Res dura, et regni novitas me talia cogunt Moliri,
et late fines custode tueri.
["Молодо царство у нас, велика опасность; лишь это Бдительно так рубежи охранять меня заставляет." Вергилий. Энеида, кн. I, 563-564. М.,"Художественная литература", 1971. Перевод С. А. Ошерова.]
Однако новый государь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу, во всех своих действиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так чтобы излишняя доверчивость не обернулась неосторожностью, а излишняя недоверчивость не озлобила подданных.
По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернуться. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.
Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы, если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю необходимо воздерживаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин. Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Тем более что причин для изъятия имущества всегда достаточно и если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод присвоить чужое, тогда как оснований для лишения кого-либо жизни гораздо меньше и повод для этого приискать труднее.
Но когда государь ведет многочисленное войско, он тем более должен пренебречь тем, что может прослыть жестоким, ибо, не прослыв жестоким, нельзя поддержать единства и боеспособности войска. Среди удивительных деяний Ганнибала упоминают и следующее: отправившись воевать в чужие земли, он удержал от мятежа и распрей огромное и разноплеменное войско как в дни побед, так и в дни поражений. Что можно объяснить только его нечеловеческой жестокостью, которая в купе с доблестью и талантами внушала войску благоговение и ужас; не будь в нем жестокости, другие его качества не возымели бы такого действия. Между тем авторы исторических трудов, с одной стороны, превозносят сам подвиг, с другой -- необдуманно порицают главную его причину.
Насколько верно утверждение, что полководцу мало обладать доблестью и талантом, показывает пример Сципиона -- человека необычайного не только среди его совремнников, но и среди всех людей. Его войска взбунтовались в Испании вследствии того, что по своему чрезмерному мягкосердечию он предоставил солдатам большую свободу, чем это дозволяется воинской дисциплиной. Что и вменил ему в вину Фабий Максим, назвавший его перед Сенатом развратителем римского воинства. По тому же недостатку твердости Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряет один из его легатов, и не покарал легата за дерзость. Недаром кто-то в Сенате, желая его оправдать, сказал, что он относится к той природе людей, которым легче избегать ошибок самим, чем наказывать за ошибки других. Со временем от этой черты Сципиона пострадало бы и его доброе имя, и слава -- если бы он распоряжался единолично; но он состоял под властью сената, и потому это свойство его характера не только не имело вредных последствий, но и послужило к вящей его славе.
Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся -- по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше расчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано выше.
Н. Макиавелли
Перевод: Муравьевой Г. Оригинальное издание: Макиавелли Н. Избранные произведения. М.:Худ.лит.,1982
http://www.philosophy.ru/library/machiavelli/17.html
